captain beard
Привет, я автор с фикбука. Вот вам фичок от меня!
Название: Львы, коты и дураки
Автор: Машшкъ
Бета: -
Канон: ПЛиО
Категория: слэш
Рейтинг: G
Персонажи и пейринги: Киван/Тайвин, Томмен, Серсея, Джейме
Размер: 1905 слов
Аннотация: небольшая зарисовка о любви к Тайвину Ланнистеру, братской и кому как покажется
Статус: закончен
читать дальше- Теперь время ставить печати, дядя? – мальчик, только что ставший королем, нетерпеливо ерзает на подушках.
Приходится придвинуть ближе свечу - не дотянется сам. Темный воск блестит рядом с подписями, хоть и выведенными аккуратно, но не скрывающими слишком юный возраст автора. Всецело отдаваясь удовольствию, Томмен совершенно не следит за своим лицом, открывает рот, вываливая язык. Киван Ланнистер перехватывает внимательный взгляд Джейме. Смотря на племянника (пусть будет племянник), тот думает об отце, готовый заговорить о нем при любой возможности.
А вот Тайвин неразговорчив, вечером, по обыкновению, отсылает слуг немым кивком. Лишь брата приглашает к себе для беседы о дорнийцах, суде и налогах. Тогда Киван опускает засов, отходит к очагу, чтобы пошевелить дрова, а, повернувшись, видит человека, никогда не покидающего этой комнаты. Лорд Бобрового Утеса освобождает бледные безволосые ноги, подкладывая под них валик, обшитый темно-зеленым бархатом с золотой тесьмой. Киван какое-то время скользит взглядом по комнате, стараясь не фиксировать внимание на них, таких тонких и, как у него самого, слишком длинных. Он смотрит перед собой. Словно выточены из слоновой кости. Тайвин замечает его взгляд. Окончился тяжелый день, и свою обычную вечернюю усталость Киван даже не думает ставить в один ряд с тем грузом, что вынес сегодня на плечах брат.
- Думаю, сир Джейме скоро попросит твоей аудиенции, - за столько лет привычка говорить, подбирая слова, закрепилась намертво, хотя, назови его просто сыном, а не по имени, Тайвин поймет, что речь не о карлике.
И все же голос подрагивает, обращает на себя внимание торопливость. Старший брат смотрит очень внимательно прямо в лицо, потом устало отворачивается, возвращаясь к своим мыслям. Его внутренний диалог с самим собой первостепенен, и в присутствии Кивана лорд Утеса может не опасаться, что его прервут.
- О нет, - голос Тайвина звучит расслабленно, - Джейме слишком долго проходил в лохмотьях пленника, ему потребуется много времени на любование своим новым белым плащом.
- У нас его не так много, - замечание банально, но оно необходимо, чтобы брат высказался дальше.
- Времени не осталось вовсе.
Этому человеку крайне не свойственен подобный фатализм, и Киван поднимает брови, рассматривая бледное лицо напротив. Кожа на щеках Тайвина похожа на серую бумагу, шершавую, старую. Веки будто так тяжелы, что он не держит глаза полностью открытыми. А, может, уже не выносит того зрелища, что день за днем разворачивает на своей сцене Королевская Гавань, представляя как собственных актеров, так и приглашенных из Хайгардена или Дорна. Конечно, основные овации срывают дети Бобрового Утеса.
Кивану кажется, что его брат болен. На днях он видит женщину в этой спальне, впервые за годы, - дурной знак. Стараясь казаться беспристрастным, замечает лишь ее общие черты. Как и у брата, подобные фигуры вызывают брезгливость, а еще тонкое чувство разочарования, и Киван останавливается в дверях в некой иступленной растерянности. Тайвин никогда не обходился полумерами, и при жизни Джоанны в его покоях будто всегда было слишком солнечно. А после воздух стал кристально чистым, звенящим, обнажающим пустоту, в которой любой объект, кроме хозяина, видится инородным. А Киван – это сами стены, это кресло, в котором сидит Тайвин, это перо в его руках.
Его мысли уже давно не секретны в их тесном семейном кругу. И потому старший брат очень внимательно следит за реакцией младшего, в то время как юная шлюха ищет под кроватью свои мягкие тряпичные туфли. Взгляд изумрудных глаз может быть холодным, как сталь клинка, Киван Ланнистер никогда не решался порезаться о такой. И, возможно, поэтому у лорда Тайвина есть человек, которому позволительно сидеть напротив подобными вечерами.
Он наклоняется вперед, чтобы взять в руки одну из узких ступней, протянутых ему. И это всегда лотерея. Когда он попытался сделать так впервые много лет назад, чуть не вышел скандал. Тайвин может болезненно дернуться, будто обжегся, и младший брат отступит, как случалось не однажды. К счастью, в этот раз лорд-Десница не вздрагивает, его кожа холодна как лед, бугристая от мурашек. Определенно озноб, потому что в покоях очень тепло.
- Ты не здоров, мне стоит позвать Пицеля.
Молчит, опустив взгляд на поправляющего валик брата. Будто все это не имеет значения, и он, как двадцать лет назад, видит себя почти всесильным. Такие люди рождаются раз в тысячу лет, но и умирают так же часто. Киван растирает подошву ступни ладонью, пройдясь по каждой уже знакомой мозоли, отмечая, что вместе с мейстером хорошо бы пригласить и цирюльника. Свои пальцы протискивает между короткими кривыми братниными, сжимает и разминает их. Иногда, в, казалось бы, самые неподходящие моменты за трапезным столом или в Малом Совете, он вызывает в памяти чувство, которое дарят подобные прикосновения. Это помогает ему обрести уверенность, прощупать, насколько устойчив мир вокруг. И насколько близко он сам находится к источнику этой стабильности, что он, как никто другой, причастен и полезен. По результатам стольких лет можно говорить и о незаменимости, призрачной в глазах двора, но вполне реальной здесь, в спальне Тайвина Ланнистера. Тайвин бос, вряд ли кто-то кроме покойной жены удостаивался подобного откровения. И Киван осторожно гладит его кожу, чувствуя, как руки начинают скользить, потея.
Потом белые ноги резко вздрагивают и исчезают с его колен. Брат, не говоря ни слова, скрывается в нужнике, и этим заканчивается вечер. Если бы Томмену, подписавшему все разложенные перед ним важные бумаги, отказали в возможности приложить к ним печать, он чувствовал бы себя обманутым. Киван думает о маленьком племяннике и немного о себе самом, слушая, как глухо бьет по внешней стене раскачиваемая северным ветром ставня.
За столом Томмен почти не прикасается к еде, на его лице заметны следы недавних слез. Серсея смотрит на дядю поверх кубка глазами, только цветом напоминающими отцовские:
- Сир Усатик серьезно пострадал во время одной неприятной истории во дворе. Поэтому король печален сегодня.
- Что за история, ваше величество? – Киван отправляет в рот кусочек инжира, запеченного в теплом козьем сыре. Для разговора за ужином Сир Усатик – тема более подходящая, нежели судьба Тириона Ланнистера.
- Он... пошел поиграть утром и встретил другого кота…
Мужчина понимающе кивает. Так бывает в жизни.
- Черный кот, - продолжает мальчик, увлекаясь, - с одним ухом, кусается! Но Сир Усатик не испугался…
Киван невольно улыбается: он вспоминает этого кота, сейчас уже совсем старого, должно быть. Он видел его давным-давно, еще при Роберте, на одном из великих пиров, которыми славилось то время. Тайвин сидел на высоком помосте по правую руку от краснолицего шумного короля, - прямой, спокойный, молчаливый, перед нетронутым винным кубком и полупустой тарелкой. Роберт тогда привечал певцов и музыкантов, любя баллады о браавосских куртизанках и простонародные песни, вероятно, потому, что они раздражали Серсею. Он потрясал кубком, как ему казалось, в такт, и Тайвин, скосивший глаза в сторону, наблюдал за ним. Тогда-то и произошел эпизод, воспоминание о котором неизменно заставляло Кивана улыбаться: длинноногий поджарый кот с порванным ухом, бродяга по виду, но свой на кухне, подкрался к помосту и, улучив момент, вспрыгнул на стол. Лорд-Десница повернулся спустя мгновение после того, как животное выхватило с его тарелки кусок перепелки и, со звоном роняя приборы, стремглав бросилось вниз.
Тяжелый взгляд, подействовавший в свое время на лорда Риккера, автора шутки про ланнистерский горшок, в тот раз был адресован усатому вору, но, конечно, эффекта не вызвал. Киван тогда поскорее отвел глаза, но на всю жизнь запомнил, как выглядит лев, оставленный котом в дураках.
Он вздрагивает, когда на суде суровый лорд Тайвин ударяет по столу кулаком, сдержав гнев: карлик потребовал испытание поединком. Ведь был же предложен выход гораздо лучший, чем смерть! Жизни детей Бобрового Утеса не должны заканчиваться на плахе! Но, чем больше Киван наблюдает за происходящим, тем безрадостнее его мысли. Он чувствует, что не все Ланнистеры достойны одного и того же, потому что не все равны своими талантами. Если бы даром красноречия были наделены в одинаковой степени оба брата, ему удалось бы убедить карлика надеть черное. Он никого бы не разочаровал. Тиреллы в бешенстве, Тайвин мрачен, но хладнокровие, с которым тот говорит вечером с Мейсом, восхищает Кивана и снова возвращает ему уверенность. Однако больше братья не видятся.
За окнами ночь черна, как уголь, ступеням под ногами, кажется, нет конца. Сколько раз он поднимался сюда, в Башню Десницы, будучи усталым, нездоровым, озлобленным или рассеянным, - путь не казался таким долгим. Лицо обжигает воздух, рвущийся из фонаря в дрожащей руке. Торопливо встав с постели, он лишь плеснул на себя водой, чтобы не выглядеть заспанным, но не нашел времени утереться, и щеки все еще не высыхают, пусть их и обдает теплом. Сердце бьется часто от напряженного подъема и духоты. Всемогущий Отец, награди мужеством.
- Поставить стражу, - распоряжается Киван у входа в покои.
На кровати сквозь полуоткрытые шторки он различает неподвижную фигуру. Не все Ланнистеры умирают на поле боя, как раз там это происходит реже всего. Но тело принадлежит не брату. Киван на этот раз не стесняется, и гвардейца, наверное, пугает его гримаса. Что-то, похожее на искру недоверчивой надежды, никак не погаснет в нем с момента пробуждения. В груди раскачивается маятник, сильнее, сильнее, но есть что-то, что все еще сдерживает эти удары по ребрам.
- Где он?
Сдерживает, когда Киван ныряет в темную нишу, вслед за факелом следует по коридору. Когда заглядывает в башенку отхожего места. И вот теперь где-то внутри разбивается тонкое стекло. Нос морщится от смрада, но колкий гнев заставляет зайти внутрь. Тайвин упал назад, да так и остался сидеть с запрокинутой головой и раскинутыми руками, широко расставив ноги с острыми коленками. Стрела, торчащая из него, смотрит в пол, точно стреляли откуда-то снизу. Кто же? – Киван цепляется за эту мысль и, найдя для себя предлог, опускает взгляд, а за его спиной уже маячат люди, - гвардейцы и слуги. Все слишком рано, стремительно, они оба не были готовы. Как мог брат оставить все это ему?
- Уже побежали за мейстером, милорд, - сообщают сзади. - Скоро здесь будет ее величество.
На полу под седалищем стекшие нечистоты, смешанные с кровью, темнеют бурым пятном. Мертвеца выносят на свет двое мужчин, и тот, кто держит за ноги, не знает, куда деть свои глаза. Тело укладывают на кровать рядом с мертвой женщиной. Киван, возвратившийся в спальню, опускается на колени. Все дальнейшее происходит уже без него, хотя он остается неподвижно стоять до тех пор, пока Серсея не привлекает внимание шумным спором с Джейме.
Киван Ланнистер думает о короле Джоффри, золотом мальчике, которого теперь едят черви. Когда-то таким же красивым был и Тайвин, - счастливец тот, кто знал его в то время. Счастливцем был каждый, кто делил с ним трапезу и вел беседу, кто приклонял колени или краснел под его взглядом, кто помогал облачаться в доспехи или, стоя чуть позади него, размышлял над картами. Кто, как его глупая дочь, мог одарить поцелуем. Счастливцем был сам Киван, когда на советах задумчиво следил за движением неторопливой руки, подписывающей бумаги. И полными дураками были они, все до единого. Торчащая стрела топорщит простыню, которой накрывают труп. Остаются обнаженными худые лодыжки и заскорузлые желтые ступни. Киван не заботится о том, как выглядит со стороны: он неотрывно смотрит на них, позволяя себе лишь мысли о прикосновении. И сам не замечает, что давно перестал молиться Отцу и обращается к тому, кто не входит в число Семерых.
На ветру реют знамена Западных земель, - зеленые, алые, коричневые, - и пусть лорды, провожающие Тайвина Ланнистера в последний путь, накинули плащи одного цвета, отдавая честь усопшему, пестрота над их головами кажется неуместной. Теперь в этом королевстве что угодно с легкостью превращается в фарс. У Ворот Богов под ноги коню бросается кошка, не та ли самая? Черная, пронырливая, но таких совпадений не бывает.
Слишком много смертей для одной семьи. Впрочем, его собственная семья находится в Ланниспорте и теперь в Дарри, он всегда помнил это, не искушаясь мыслями об Утесе. Как никогда не допускал, что может пережить Тайвина. Мальчик, сидящий на троне, совсем не обладает способностями деда, но он тоже похоронил своего брата, а королева-регент не успеет достаточно испортить его. Теперь, сопровождая мрачную повозку с прахом, Киван не однажды оглядывается на башни Королевской Гавани.
Название: Львы, коты и дураки
Автор: Машшкъ
Бета: -
Канон: ПЛиО
Категория: слэш
Рейтинг: G
Персонажи и пейринги: Киван/Тайвин, Томмен, Серсея, Джейме
Размер: 1905 слов
Аннотация: небольшая зарисовка о любви к Тайвину Ланнистеру, братской и кому как покажется
Статус: закончен
читать дальше- Теперь время ставить печати, дядя? – мальчик, только что ставший королем, нетерпеливо ерзает на подушках.
Приходится придвинуть ближе свечу - не дотянется сам. Темный воск блестит рядом с подписями, хоть и выведенными аккуратно, но не скрывающими слишком юный возраст автора. Всецело отдаваясь удовольствию, Томмен совершенно не следит за своим лицом, открывает рот, вываливая язык. Киван Ланнистер перехватывает внимательный взгляд Джейме. Смотря на племянника (пусть будет племянник), тот думает об отце, готовый заговорить о нем при любой возможности.
А вот Тайвин неразговорчив, вечером, по обыкновению, отсылает слуг немым кивком. Лишь брата приглашает к себе для беседы о дорнийцах, суде и налогах. Тогда Киван опускает засов, отходит к очагу, чтобы пошевелить дрова, а, повернувшись, видит человека, никогда не покидающего этой комнаты. Лорд Бобрового Утеса освобождает бледные безволосые ноги, подкладывая под них валик, обшитый темно-зеленым бархатом с золотой тесьмой. Киван какое-то время скользит взглядом по комнате, стараясь не фиксировать внимание на них, таких тонких и, как у него самого, слишком длинных. Он смотрит перед собой. Словно выточены из слоновой кости. Тайвин замечает его взгляд. Окончился тяжелый день, и свою обычную вечернюю усталость Киван даже не думает ставить в один ряд с тем грузом, что вынес сегодня на плечах брат.
- Думаю, сир Джейме скоро попросит твоей аудиенции, - за столько лет привычка говорить, подбирая слова, закрепилась намертво, хотя, назови его просто сыном, а не по имени, Тайвин поймет, что речь не о карлике.
И все же голос подрагивает, обращает на себя внимание торопливость. Старший брат смотрит очень внимательно прямо в лицо, потом устало отворачивается, возвращаясь к своим мыслям. Его внутренний диалог с самим собой первостепенен, и в присутствии Кивана лорд Утеса может не опасаться, что его прервут.
- О нет, - голос Тайвина звучит расслабленно, - Джейме слишком долго проходил в лохмотьях пленника, ему потребуется много времени на любование своим новым белым плащом.
- У нас его не так много, - замечание банально, но оно необходимо, чтобы брат высказался дальше.
- Времени не осталось вовсе.
Этому человеку крайне не свойственен подобный фатализм, и Киван поднимает брови, рассматривая бледное лицо напротив. Кожа на щеках Тайвина похожа на серую бумагу, шершавую, старую. Веки будто так тяжелы, что он не держит глаза полностью открытыми. А, может, уже не выносит того зрелища, что день за днем разворачивает на своей сцене Королевская Гавань, представляя как собственных актеров, так и приглашенных из Хайгардена или Дорна. Конечно, основные овации срывают дети Бобрового Утеса.
Кивану кажется, что его брат болен. На днях он видит женщину в этой спальне, впервые за годы, - дурной знак. Стараясь казаться беспристрастным, замечает лишь ее общие черты. Как и у брата, подобные фигуры вызывают брезгливость, а еще тонкое чувство разочарования, и Киван останавливается в дверях в некой иступленной растерянности. Тайвин никогда не обходился полумерами, и при жизни Джоанны в его покоях будто всегда было слишком солнечно. А после воздух стал кристально чистым, звенящим, обнажающим пустоту, в которой любой объект, кроме хозяина, видится инородным. А Киван – это сами стены, это кресло, в котором сидит Тайвин, это перо в его руках.
Его мысли уже давно не секретны в их тесном семейном кругу. И потому старший брат очень внимательно следит за реакцией младшего, в то время как юная шлюха ищет под кроватью свои мягкие тряпичные туфли. Взгляд изумрудных глаз может быть холодным, как сталь клинка, Киван Ланнистер никогда не решался порезаться о такой. И, возможно, поэтому у лорда Тайвина есть человек, которому позволительно сидеть напротив подобными вечерами.
Он наклоняется вперед, чтобы взять в руки одну из узких ступней, протянутых ему. И это всегда лотерея. Когда он попытался сделать так впервые много лет назад, чуть не вышел скандал. Тайвин может болезненно дернуться, будто обжегся, и младший брат отступит, как случалось не однажды. К счастью, в этот раз лорд-Десница не вздрагивает, его кожа холодна как лед, бугристая от мурашек. Определенно озноб, потому что в покоях очень тепло.
- Ты не здоров, мне стоит позвать Пицеля.
Молчит, опустив взгляд на поправляющего валик брата. Будто все это не имеет значения, и он, как двадцать лет назад, видит себя почти всесильным. Такие люди рождаются раз в тысячу лет, но и умирают так же часто. Киван растирает подошву ступни ладонью, пройдясь по каждой уже знакомой мозоли, отмечая, что вместе с мейстером хорошо бы пригласить и цирюльника. Свои пальцы протискивает между короткими кривыми братниными, сжимает и разминает их. Иногда, в, казалось бы, самые неподходящие моменты за трапезным столом или в Малом Совете, он вызывает в памяти чувство, которое дарят подобные прикосновения. Это помогает ему обрести уверенность, прощупать, насколько устойчив мир вокруг. И насколько близко он сам находится к источнику этой стабильности, что он, как никто другой, причастен и полезен. По результатам стольких лет можно говорить и о незаменимости, призрачной в глазах двора, но вполне реальной здесь, в спальне Тайвина Ланнистера. Тайвин бос, вряд ли кто-то кроме покойной жены удостаивался подобного откровения. И Киван осторожно гладит его кожу, чувствуя, как руки начинают скользить, потея.
Потом белые ноги резко вздрагивают и исчезают с его колен. Брат, не говоря ни слова, скрывается в нужнике, и этим заканчивается вечер. Если бы Томмену, подписавшему все разложенные перед ним важные бумаги, отказали в возможности приложить к ним печать, он чувствовал бы себя обманутым. Киван думает о маленьком племяннике и немного о себе самом, слушая, как глухо бьет по внешней стене раскачиваемая северным ветром ставня.
За столом Томмен почти не прикасается к еде, на его лице заметны следы недавних слез. Серсея смотрит на дядю поверх кубка глазами, только цветом напоминающими отцовские:
- Сир Усатик серьезно пострадал во время одной неприятной истории во дворе. Поэтому король печален сегодня.
- Что за история, ваше величество? – Киван отправляет в рот кусочек инжира, запеченного в теплом козьем сыре. Для разговора за ужином Сир Усатик – тема более подходящая, нежели судьба Тириона Ланнистера.
- Он... пошел поиграть утром и встретил другого кота…
Мужчина понимающе кивает. Так бывает в жизни.
- Черный кот, - продолжает мальчик, увлекаясь, - с одним ухом, кусается! Но Сир Усатик не испугался…
Киван невольно улыбается: он вспоминает этого кота, сейчас уже совсем старого, должно быть. Он видел его давным-давно, еще при Роберте, на одном из великих пиров, которыми славилось то время. Тайвин сидел на высоком помосте по правую руку от краснолицего шумного короля, - прямой, спокойный, молчаливый, перед нетронутым винным кубком и полупустой тарелкой. Роберт тогда привечал певцов и музыкантов, любя баллады о браавосских куртизанках и простонародные песни, вероятно, потому, что они раздражали Серсею. Он потрясал кубком, как ему казалось, в такт, и Тайвин, скосивший глаза в сторону, наблюдал за ним. Тогда-то и произошел эпизод, воспоминание о котором неизменно заставляло Кивана улыбаться: длинноногий поджарый кот с порванным ухом, бродяга по виду, но свой на кухне, подкрался к помосту и, улучив момент, вспрыгнул на стол. Лорд-Десница повернулся спустя мгновение после того, как животное выхватило с его тарелки кусок перепелки и, со звоном роняя приборы, стремглав бросилось вниз.
Тяжелый взгляд, подействовавший в свое время на лорда Риккера, автора шутки про ланнистерский горшок, в тот раз был адресован усатому вору, но, конечно, эффекта не вызвал. Киван тогда поскорее отвел глаза, но на всю жизнь запомнил, как выглядит лев, оставленный котом в дураках.
Он вздрагивает, когда на суде суровый лорд Тайвин ударяет по столу кулаком, сдержав гнев: карлик потребовал испытание поединком. Ведь был же предложен выход гораздо лучший, чем смерть! Жизни детей Бобрового Утеса не должны заканчиваться на плахе! Но, чем больше Киван наблюдает за происходящим, тем безрадостнее его мысли. Он чувствует, что не все Ланнистеры достойны одного и того же, потому что не все равны своими талантами. Если бы даром красноречия были наделены в одинаковой степени оба брата, ему удалось бы убедить карлика надеть черное. Он никого бы не разочаровал. Тиреллы в бешенстве, Тайвин мрачен, но хладнокровие, с которым тот говорит вечером с Мейсом, восхищает Кивана и снова возвращает ему уверенность. Однако больше братья не видятся.
За окнами ночь черна, как уголь, ступеням под ногами, кажется, нет конца. Сколько раз он поднимался сюда, в Башню Десницы, будучи усталым, нездоровым, озлобленным или рассеянным, - путь не казался таким долгим. Лицо обжигает воздух, рвущийся из фонаря в дрожащей руке. Торопливо встав с постели, он лишь плеснул на себя водой, чтобы не выглядеть заспанным, но не нашел времени утереться, и щеки все еще не высыхают, пусть их и обдает теплом. Сердце бьется часто от напряженного подъема и духоты. Всемогущий Отец, награди мужеством.
- Поставить стражу, - распоряжается Киван у входа в покои.
На кровати сквозь полуоткрытые шторки он различает неподвижную фигуру. Не все Ланнистеры умирают на поле боя, как раз там это происходит реже всего. Но тело принадлежит не брату. Киван на этот раз не стесняется, и гвардейца, наверное, пугает его гримаса. Что-то, похожее на искру недоверчивой надежды, никак не погаснет в нем с момента пробуждения. В груди раскачивается маятник, сильнее, сильнее, но есть что-то, что все еще сдерживает эти удары по ребрам.
- Где он?
Сдерживает, когда Киван ныряет в темную нишу, вслед за факелом следует по коридору. Когда заглядывает в башенку отхожего места. И вот теперь где-то внутри разбивается тонкое стекло. Нос морщится от смрада, но колкий гнев заставляет зайти внутрь. Тайвин упал назад, да так и остался сидеть с запрокинутой головой и раскинутыми руками, широко расставив ноги с острыми коленками. Стрела, торчащая из него, смотрит в пол, точно стреляли откуда-то снизу. Кто же? – Киван цепляется за эту мысль и, найдя для себя предлог, опускает взгляд, а за его спиной уже маячат люди, - гвардейцы и слуги. Все слишком рано, стремительно, они оба не были готовы. Как мог брат оставить все это ему?
- Уже побежали за мейстером, милорд, - сообщают сзади. - Скоро здесь будет ее величество.
На полу под седалищем стекшие нечистоты, смешанные с кровью, темнеют бурым пятном. Мертвеца выносят на свет двое мужчин, и тот, кто держит за ноги, не знает, куда деть свои глаза. Тело укладывают на кровать рядом с мертвой женщиной. Киван, возвратившийся в спальню, опускается на колени. Все дальнейшее происходит уже без него, хотя он остается неподвижно стоять до тех пор, пока Серсея не привлекает внимание шумным спором с Джейме.
Киван Ланнистер думает о короле Джоффри, золотом мальчике, которого теперь едят черви. Когда-то таким же красивым был и Тайвин, - счастливец тот, кто знал его в то время. Счастливцем был каждый, кто делил с ним трапезу и вел беседу, кто приклонял колени или краснел под его взглядом, кто помогал облачаться в доспехи или, стоя чуть позади него, размышлял над картами. Кто, как его глупая дочь, мог одарить поцелуем. Счастливцем был сам Киван, когда на советах задумчиво следил за движением неторопливой руки, подписывающей бумаги. И полными дураками были они, все до единого. Торчащая стрела топорщит простыню, которой накрывают труп. Остаются обнаженными худые лодыжки и заскорузлые желтые ступни. Киван не заботится о том, как выглядит со стороны: он неотрывно смотрит на них, позволяя себе лишь мысли о прикосновении. И сам не замечает, что давно перестал молиться Отцу и обращается к тому, кто не входит в число Семерых.
На ветру реют знамена Западных земель, - зеленые, алые, коричневые, - и пусть лорды, провожающие Тайвина Ланнистера в последний путь, накинули плащи одного цвета, отдавая честь усопшему, пестрота над их головами кажется неуместной. Теперь в этом королевстве что угодно с легкостью превращается в фарс. У Ворот Богов под ноги коню бросается кошка, не та ли самая? Черная, пронырливая, но таких совпадений не бывает.
Слишком много смертей для одной семьи. Впрочем, его собственная семья находится в Ланниспорте и теперь в Дарри, он всегда помнил это, не искушаясь мыслями об Утесе. Как никогда не допускал, что может пережить Тайвина. Мальчик, сидящий на троне, совсем не обладает способностями деда, но он тоже похоронил своего брата, а королева-регент не успеет достаточно испортить его. Теперь, сопровождая мрачную повозку с прахом, Киван не однажды оглядывается на башни Королевской Гавани.
@темы: фик, Джейме Ланнистер, Тайвин Ланнистер, Серсея Ланнистер, Ланнистеры, Томмен Баратеон, Киван Ланнистер
-
-
22.08.2013 в 21:50Спасибо за замечательный текст!
-
-
22.08.2013 в 21:55-
-
22.08.2013 в 21:58Спасибо за отзыв!
Любава21, что я могу сказать кроме слэш живи и процветай))) Спасибо еще раз!
-
-
22.08.2013 в 22:07Вообще рада, что Мартин подарил нам так много семей, в которых есть братья, и отношения между этими братьями самые разные.
-
-
23.08.2013 в 00:09Братская любовь это всегда няшно)
-
-
23.08.2013 в 03:56Создаётся ощущение, что после красивой, эмоциональной и хорошо прорисованной сцены массажа ног автор решил написать предсмертный бред сера Кивана. Мысли скачут, события беспорядочно сменяют друг друга, восприятие времени нарушено, там и сям возникают коты, Тайвин — Десница при живом Роберте, Бес требует испытания поединком и тут же оказывается на плахе, Тайвин гибнет, а сер Киван, "не однажды оглядываясь на башни Королевской Гавани" (очевидно, на башни Блошиного Дна) уезжает в Дарри, забыв, что он сам отказался от поста Десницы Томмена.
Я не знаю, сознательно ли автор старался передать состояние смерти мозга главного героя во второй половине рассказа, но у него это прекрасно получилось. Не получилось, правда, ничего другого.
-
-
23.08.2013 в 04:06-
-
23.08.2013 в 04:21-
-
23.08.2013 в 07:46-
-
23.08.2013 в 13:14-
-
23.08.2013 в 17:23Футфетиш очень горяч. Вот люблю такие вещи, вроде бы, никакой очевидной порнографии, но при этом столько подспудной чувственности. Да, тут любовь перестала казаться мне братской.)
И сцена в нужнике очень крутая. Что-то из Габриэль Витткоп напомнило — был там пассаж про мужика, который умер, мастурбируя в туалете. При этом с точки зрения завороженного взгляда выглядело это настолько... неуместно величественно, что мурашки по хребту. И кого-то из римских императоров еще напомнил. Такая фигура, которая сакральна во всех своих проявлениях.
-
-
23.08.2013 в 17:32-
-
23.08.2013 в 17:43что-что? Foot fetish же. Нет, бывает и food fetish, но с этим к другим героям.)
-
-
23.08.2013 в 17:45It's English, you know.
-
-
23.08.2013 в 17:47-
-
23.08.2013 в 18:00